понедельник, 11 июля 2016 г.

ОТКРЫВАЯ ДРЕВНЮЮ ИВЕРИЮ. Анастасия Голубчикова




     Самолет приземлился в аэропорту имени Руставели, и прохладный тбилисский воздух окутал нас в ночном полумраке. Спускаясь по трапу, мы, томимые предвкушением чего-то неизведанного, направились к ожидавшему нас такси, чтобы совершить переезд  длиною около трехста километров . Не прошло и получаса, как вся полусонная компания, упакованная  в семиместный минивэн , пустилась в путь по ночной столице Грузии , пленяющей своими огнями, в сторону Аджарии, к черному морю, где должна была проходить первая часть нашего веселого путешествия.

ПОСИЛЬНАЯ ЛЕПТА. Георгий Ансимов



Если ты понимаешь, что твои краткие мгновения жизни подарены тебе, и ты в нескончаемую благодарность должен отплатить за этот подарок, то сопоставима ли твоя плата с тем бесценным даром  жизни, что тобой получен? Твоё существование, каждое мгновение твоего земного счастья может ли быть тобой достойно оплачено? И не должен ли ты каждый свой творческий шаг мерить рулеткой, сопоставляя с самим даром твоей жизни?
Как ничтожно мелко оказывается всё, что ты «сотворил», какими мелкими плюсами, а чаще всего минусами оборачиваются твои творческие «победы».
Конечно, если отдаться размышлению и не отпугивать себя, как это стало привычным у воспитанников коммунистического мировоззрения, то приходишь к выводу, что твои ответы на эти вопросы близки к православию.

СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ. Георгий Ансимов






Это уже не в первый раз, когда я, оказавшись в Финляндии, начинаю особенно ценить и любить Россию. В задымленной, загаженной Москве не только шум и вой оглушают, ошеломляют и заставляют глохнуть, слепнуть, терять все человеческие ощущения, а  сам воздух отравляет и принуждает торопливо дышать, торопиться сохраниться, выжить, устоять, уцелеть. В гуле индустриального ада ты не видишь птиц, деревьев, цветов, листвы, корней, почек, крон, а мелькают только остатки чего-то бывшего, забытого, нелепо возникнувшего тут, в торжествующем металле со стеклом и бетоном.
И вдруг чистый, вымытый кусочек человеческого жилья, неброский, невысокий, с прилепленной к нему избушкой-банькой, окруженный дышащей природной массой. Вечер. Солнце, отходя ко сну, уже опустилось где-то там, в загадочном далеке и на прощанье золотит самые верхушки сосен, стройнейших осин и нежных березок. Они, эти все сочные, пахучие гиганты замерли, как замирал я, добравшийся до своей раскладушки в напряженном ожидании мамы, которая должна же меня помнить и должна подойти и тронуть, и шепнуть. Если этого не свершится, я не засну и даже заплачу, как брошенный. Но это не может не случиться. И вот оно. Ш-шукнула половица, и что-то теплое движется ко мне. Я закрыл глаза, накрылся одеялом с головой, будто сплю. А на самом деле жду. Так напряженно, так трепетно жду этого шершавого прикосновения.
Так и сейчас тут, в богохранимой земле финской, всё окружающее замерло, чувствуя на себе прощальную ласку засыпающего солнца.  Этот сладкий миг замирания именно тем и вводит в трепет, что не разберешь, то ли это доводящая до дрожи сверхнапряженность, когда от напряжения может пробить судорога, то ли это вершина расслабленности, когда все застыло до омертвения. Но в любом случае это природно, естественно и сказочно своей простотой и ясностью. На осине, на этом чутком до смешного дереве, ее кругляши листочки вертятся на стерженьках даже без ветра. Просто от только им заметного дыхания. Вертятся весело и увлеченно, будто уже кругом буря и эти листочки сейчас оторвутся.  Даже осина замерла, как притаилась,  и недвижимо воспринимает эти лучи, как млеющий котенок. И в этом замершем мгновении есть неожиданная торжественность, ощущение величия.
Если просто окинуть взглядом окрест, то увидишь, что этот оранжеватый луч охватил всё, что может воспринять твой глаз. И то, что он не в силах воспринять, тоже охвачено. 
И  здесь начинаешь понимать, что  все твои усилия, совершенные за всю прожитую жизнь, – ничто, по сравнению с масштабностью охвата луча Вселенной.

РАЗГАДЫВАНИЕ. Георгий Ансимов






Если говорить о режиссёре и об истине, составляющей суть его творчества, и отбросить все сопутствующие его занятию обязанности – знание литературы, музыки, театральной техники, организаторские способности, то что же должно остаться?
Вот и останемся с ним наедине  и спросим режиссера-творца.
– Чем я занимаюсь?  Делом, которое многие считают пустым и даже мешающим нормальной жизни людей.
Я думаю о человеке. Разгадываю его. А это так интересно – распечатать множество оберток, снять надетые на него маски и увидеть суть. А после этого общаться с этим человеком, зная, что он не тот, кем представляется, что на самом деле он совсем другой. Как интересно знать, что слова, что он произносит, – ложь, ширма, за которую он прячется. Что он делает множество удивительных вывертов, чтобы доказать, что маска – это его собственное лицо. Его жесты, словесные выражения, позы  и физические приёмы, его  страстность в защите своей маски, его «сделанные» поступки, которыми он хочет подтвердить свою ложь, – всё это выглядит увлекательной комедией, если вы разгадали его суть. А суть его ясна, как кристальная вода. И раскрывается она в череде его поступков. Только она,  эта череда, даёт неопровержимые доказательства сути человеческого существа. Она, как рентгеновские лучи, даёт возможность видеть настоящего человека.
Кому видеть? Мне. Ведь я распечатываю эту невидимую, тщательно скрываемую тайну человеческой личности. А у меня могут быть свои мерки, критические оценки, даже придирки. Но имею ли я право, чтобы искать суть и в связи с этим оценивать человека? Право ты получишь тогда, когда сам очистишься, когда в тебе самом будет пребывать тот, кто сам чист и знает, что он прикоснулся и ощутил в себе тот эталон, который составляет подлинную добрую сущность человека.  Его духовную сущность.
Вот мы и пришли к духовности,  заложенной в человеке, той особой силе, скрытой и могучей, возникающей и проявляющейся только через скрытые духовные поводья-рычаги: постоянную молитвенную устремленность,  усилия воли и другие свойства человека, приводящие к этой духовности.  Любовь, целомудрие, терпение, смирение, доброта.  И мне не нужно фарисействовать и заявлять об этом во всеуслышание. Я это делаю  не для людей, а для себя.  Совершая это, делая добро, смиряясь и терпя, я уже хватаюсь за духовные поводья и прикасаюсь к клапану, который может открыться и меня одухотворить.  Как просто, лаконично и образно сказал об этом Андрей Критский: «Душе моя, что спиши!». Действительно, сколько нужно сделать усилий над собой, чтобы пробудить в себе хоть малый кусочек силы, вложенной в тебя. Чтобы стать достойным её. Чтобы хоть малостью оправдать в себе доверенное тебе сказочное богатство. И если такое все-таки случится, то только тогда ты будешь иметь моральное право анализировать других людей,  сопоставляя их поступки  с законами, следующим из заповеди: «Возлюби!». Только с любовью к человеку можно приступать к анализу его нравственного устройства. Если ты вынешь бревно из своего глаза, то тогда ты сможешь иметь право находить соринки в глазе другого. Но как нужно самого себя ломать, как необходимо тело своё научить подчинять разуму и высшим своим запросам и ежеминутно одолевать себя! 
Воздержание. Это главное для того, кто хочет одолеть себя. Воздержание во всём. Это так трудно – контролировать себя, сдержать,  когда тело твоё уже настроилось на лакомство. Научиться руководить телом своим и отказаться, а вернее – запретить ему, телу,  руководить собой. 
А еще труднее, сложнее и увлекательнее  заставить разум контролировать своё поведение. Воздержаться от бессмысленного спора,  не ввязываться в борьбу за тщеславие, не поддаваться слабости огорчения и уныния, если у тебя что-то не удалось.

суббота, 2 июля 2016 г.

Борис Алексеев. Мерная икона (рассказ)



- Федóт, ты едешь, или «not»?! – крикнул вихрастый парень, крайний в охапке юношеских торсов, «проросших», как семейка грибов-опят, сквозь открытый полог кабриолета.
- Езжайте без меня, - улыбнулся Федя, - я не могу.
- Ну как знаете, товарищ Фёдор, как знаете!..

пятница, 1 июля 2016 г.

О Раневской


Муля, не нервируй меня!

Есть желание написать о человеке, написать что-то хорошее, но сделать это нет никакой возможности, если память помимо фактов биографии не хранит о нём живое житейское воспоминание.
Так и я. Перелистываю книжку с гениальными литературными откровениями Фаины Георгиевны Раневской, радуюсь, смеюсь, наслаждаюсь! Возникает желание почтить память Фаины Георгиевны благодарным текстом. Пробую писать и… застреваю на первой же фразе. Какое-то время сижу перед клавиатурой, опустив руки. Потом пробую ещё раз – а вдруг получится! Снова сижу. Попробую в третий раз...